Ирина Чельцова, актриса театра им. Волкова: «Я родилась в колокольне»

Фото: Елена ВАХРУШЕВА

У каждого из нас есть свои заповедные, дорогие сердцу места. Для актрисы театра им. Волкова, заслуженной артистки России Ирины Чельцовой, таким заповедным местом с рождения и на всю жизнь стала Толга. Ее детство прошло в монастырской келье, а профессию предопределило появление на свет в колокольне. О своем детстве на Толге Ирина Федоровна может говорить часами, бережно перелистывая пожелтевшие от времени альбомные страницы с черно-белыми фото.

На мешках с треской

Мне профессия была предначертана уже при рождении. Мама и папа работали в воспитательной колонии на Толге. Папа был художественным руководителем в клубе и воспитателем, а мама - завмагом и продавцом. Я должна была вот-вот родиться, а в магазин привезли свежую треску. Тут же выстроилась очередь. Мама говорит: «Милые, у меня схватки». А женщины одна за другой стали просить: «Лизочка, подожди, отпусти меня!». Доотпускалась она до того, что даже не могла уйти от мешков с рыбой. Так со стоном и прилегла на них. Тут же побежали за Адой Натановной - так звали замечательного врача в колонии. Стали греть воду. Так я и появилась на свет. А магазинчик находился в колокольне, на первом этаже. Прямо над местом, где я родилась, должен быть висеть большой колокол. Поэтому я и говорю, что мне при рождении было предначертано быть актрисой. Педагог в училище мне говорил - убавь темперамент. Я шумная, как язык у колокола, как ботало.

Все сотрудники жили в кельях. По периметру монастыря шел забор, дом, сторожевые башни. Мы жили в центральном доме на втором этаже. У нас была большая комната, кухня и еще одна комнатка. Когда привозили белый хлеб, халву и арбузы - это счастье! В колонии была конюшня и свое хозяйство. Сажали капусту, картошку, свеклу. Колонисты занимались прополкой, а осенью урожай собирали.

Из колонистов вышли профессора

Колония была организована по идее известного педагога Антона Макаренко. Здесь также учили трудом. В самом монастыре жили люди, которые работали в колонии. Корпуса, в которых жили колонисты (800 человек со всей России!), находились за стенами монастыря. В колонии многие были сиротами, неплохие ребята. Ведь за убийства в такие колонии не сажали, только за воровство и бродяжничество. Служители в колонии были молодые, верящие в советскую власть, в то, что есть добро и зло, и что зло исправимо. Они даже после войны не потеряли веру в душевную чистоту, в то, что из этих мальчишек можно вырастить хороших людей.

Фото: из семейного архива

Федор Федорович Чельцов с колонистами - форма у ребят была, как у гимназистов царских времен

Фото: из семейного архива

Папа был красавец, ученик Мейрхольда. Он начинал работать в театре, но потом жизнь распорядилась иначе и он стал заниматься с детьми. Я ему говорила: «Папа, ты ведь, актер, можешь работать в театре!». А он мне отвечал: «Посмотри, какие ребята хорошие! Они меня слушают. Ну кто если не я?!» Разговаривал он с ними, как с товарищами, и они ему доверяли, рассказывали о том, что происходило. После колонии многие вышли в люди и сделали карьеру, заняли очень ответственные должности.

Клуб - на втором этаже, буфет - на первом

Клуб устроили в главном храме на втором этаже. Туда приезжали знаменитые артисты. Каждую неделю мы ходили в кино за 10 копеек, а по субботам там были танцы. На первом этаже был детский сад, а потом школа. А сбоку - буфет, где торговали пивом. Я это очень хорошо помню, потому что когда заходили, папа брал себе пиво, а мне какое-нибудь пирожок.

Было много хоров. Пели в них и воспитанники, и сотрудники. Руководил хорами Валентин Преображенский, музыкант-самоучка. Играл абсолютно на всех инструментах. Был свой духовой оркестр. Мы ставили спектакль «Тимур и его команда». Мы ездили по женским колониям и выступали с мальчишками.

Бунт

Конечно, были не только праздники. Однажды - даже бунт! Пришла группа 17-летних ребят. Они должны были уйти в колонию строгого режима, но как-то здесь задержались. И вот они устроили заговор и захватили медработников, забаррикадировали все в отряде и подожгли мебель. Колония взбунтовалась.

Мы боялись, что они начнут все крушить. 17 лет - возраст неуправляемый! Руководство колонии вызвало тогда внутренние войска МВД, и бунт подавили. Группу сразу расформировали по разным колониям, и был восстановлен порядок.

Главный праздник - родительский день

На Новый год папа обязательно брал напрокат костюмы для ребят и затевал карнавал. В кабриолет запрягали лошадь. Мы с подружкой наряжались Снегурочками, а какого-нибудь колониста одевали Дедом Морозом. Зимы были снежные… И пусть не было других украшений, кроме флагов и транспарантов, все равно было очень красиво.

Родительский день был раз в год. Конечно, для всех это был самый большой праздник. Мамы и папы со всей России съезжались. По квартирам их разбирали, конечно, сотрудники колонии. Моя мама брала к нам трех-четырех родителей.

Ребята концерт давали - хоры, акробатические и гимнастические этюды, танцы, поэзия. Стихи были, конечно, очень слезные. Это была детская воспитательная колония, которая очень хорошо справлялась со своей ролью.

Икону Толгской Богоматери каждый год закрашивали, но она проступала снова.

В одном из храмов был гараж. Но фрески были сохранены до открытия монастыря. Изразцы тоже сохранили. В порядке содержали кедровый парк. Чистили пруды. На Толгин день мы сшибали шишки, продавали их по 10 копеек. Напродаем на целый рубль, а на следующие выходные идем и гуляем на него.

Над входом в монастырские врата и тогда была икона «Богоматерь Толгская». Каждый год ее закрашивали, но к Толгиному дню она совершенно необъяснимым образом вдруг представала очищенной от краски...